Личный и ускользающий Таганрог Юрия Фесенко

В таганрогском музее градостроительства при содействии галереи ZHDANOV открывается арт-проект московско-таганрогского художника «Личный город»

Вот идете вы по городу и видите, что какой-то человек льет воду на раскаленный асфальт, и там возникают изображения людей, зверей или неких предметов. А  потом солнце на ваших глазах «стирает» эти картины, а человек уходит с этого места дальше  и продолжает своё дело. Чудак, подумаете вы, сколько их нынче развелось…

С 2014 года в течение семи лет московский художник Юрий Фесенко реализовывал в Таганроге свой арт-проект «Личный город», создавая многочисленные работы в различных городских локациях: на тротуарах, городских лестницах, во двориках, на склонах урочищ и  берегу моря. Авторские изображения и объекты  выстраивались с помощью снега, воды, песка и глины, выступая своеобразным палимпсестом на пергаменте улиц старого города, пергаменте, пропитанном множественными культурными наслоениями и историческими мифами, говорит о проекте «Википедия».
 Мы беседуем с Юрием Фесенко в уютном дворике одного из особняков на улице Фрунзе. Он вспоминает, как его мимолетные, почти сиюминутные действия стали превращаться в художественный проект.

— Я знаю Таганрог с детских лет, уехал из него 40 лет назад, но, каждый раз посещая, понимал, что передо мной уже как бы другой город. Не тот, который остался в моей памяти, не тот образ, который был выстроен детскими или юношескими годами и который сложился по отъезду. И с этим городом нужно знакомиться заново. В разное время образы из бессознательной памяти влияли на мое восприятие одних и тех же, казалось бы, знакомых городских мотивов. И это подсказало изобразительный прием для моего путевого альбома. Его листами стали улицы, парки, дворы, побережье Таганрога, а красками и карандашами — подручные природные материалы: вода, снег, песок, глина. Причем я не заставлял себя это делать. И какого-то специального замысла у меня не было. Это было органичное, естественное желание художника, изображая различные сюжеты, как бы заново узнавать город.

— Каким вам показался Таганрог?

— Мы видим то, что хотим увидеть. Я смотрю на то, что мне дорого и близко. А  другое стараюсь не замечать, но порой нежелаемое всё равно бросается в глаза. Те утраты, которые произошли за годы моего отсутствия, очевидны. Утрачены целые здания и отдельные архитектурные детали, многие дома, увы, изменились и не в лучшую сторону. Мне, как таганрожцу, такое досадно видеть, и это послужило поводом для переосмысления того, что ещё осталось. То есть, с каждым уничтоженным или деструктурируемым объектом становится ценнее то, что уцелело, и это меняет к нему отношение.

— Почему, по-вашему, слово «утраты» стало характерным для Таганрога?

— В каждом городе, имеющем исторические корни, существует два города — один изначальный, который был создан и существует независимо от того, уничтожен ли он полностью или частично, или видоизменен — все равно он латентно воздействует на наше восприятие нынешнего города. Это естественная особенность не только Таганрога, а всех более-менее старых городов. Какая-то их часть уходящая, какая-то — вновь приходящая, и вопросы культуры, в том числе личной культуры каждого из нас, влияют на то, в каком состоянии мы этот баланс держим. Сводим ли мы его к минимуму или пытаемся найти какое-то гармоничное сочетание, соотношение старого и нового: вновь приходящих архитектурных форм, которые неизбежны, и тех, которые нам достались по наследству. И вот этот палимпсест (древняя рукопись на пергаменте, написанная поверх счищенного, еще более древнего письма) двух городов накладывает на наше восприятие двойное впечатление. И этот скелет первого российского города с регулярной планировкой, хотим мы этого или не хотим, влияет на структуру города, движения по нему, наше восприятие улиц…
Ю. Фесенко. «Окно из воды»

— Что было сделано первым в рамках проекта «Личный город»?

— Здесь не было какого-то начала или старта, был процесс нового знакомства с городом. А у художника в таком случае рука тянется к карандашу и бумаге, образно говоря. Бродя по городу, постоянно ловил себя на том, что хорошо помню, как это было раньше, что со мной происходило в этих местах, и необходимость переосмыслить это все время присутствовала. А поскольку дела и задачи мои в Таганроге больше были житейско-хозяйственные — на рынок, в аптеку, в больницу, то не совсем сподручно было везде носить альбом с карандашами. Но появлялась осознанная потребность здесь и сейчас что-то изобразить, проходя мимо знакомого дома, который навеял воспоминания. Был снег, и я рисовал ногой на снегу. Потом снег растаял, я приехал в очередной раз весной, и мне пришла мысль, что можно рисовать и водой…

— Кстати, о рисунках водой. Кто изображен возле памятника Александру первому?

— Это старец Федор Кузьмич. Зная эту легенду, я представил, что вот известный старец пришел к этому памятнику… своему памятнику. Я не претендую здесь на  историческую объективность — это мое субъективное понимание истории города и себя в этой истории.

Ю. Фесенко. «Старец Фёдор Кузьмич»

— Когда вы поняли, что это проект?

—  Через пять-шесть лет таких занятий выяснилось, что у меня накопился достаточно большой материал, который требовал систематизации и структурирования. В процессе такой работы стало очевидно, что изображения объединяются одним моим взглядом из прошлого на настоящее, о существовании которого я раньше и не подозревал. Не зря эпиграфом для текста о выставке послужила цитата из Юнга: «Для выражения своего бессознательного содержания используются отдельные обрывки видений и образов». И вот из этих обрывков и осколков (читай, рисунков) и сложился в конечном итоге этот новый образ города, который я для себя, скажем, заново воссоздал. А личным городом я его назвал потому, что это всё-таки это мое личное представление о нем. И последняя деталь, которая может быть важна — ни один рисунок не сохранился, только фотографии.

— Все фиксировалось на фото?

— Конечно нет, только если под рукой была камера…

— Есть такие, которых жаль, что не были запечатлены?

— Нет, задача такая и не ставилась — все запечатлеть и все сохранить. Это потом я стал целенаправленно это делать. Пришло понимание того, что соединение городского вида с мимолётным рисунком водой, существующим, например, в летнее время, считанные минуты, важно зафиксировать и объединить в одном фотоснимке. По сути дела, фотографии, которые будут представлены в экспозиции выставочного проекта — это копии рисунков, а улицы и площади Таганрога — и есть листы моего путевого альбома.

— Рисовали, когда никого нет? Или бывали свидетели и соглядатаи?

— По-разному. Я рисую не только в Таганроге, и в других городах России, и за границей. Скажу так: везде относятся по-разному, но доброжелательно, хотя иногда и с опаской. Понимаете, внешне это же не похоже на рисование. К примеру, когда я рисовал на побережье во время отлива, было похоже на поиски утраченных в море ценностей. Когда я из кирпичей на пляже выкладывал рисунки, подходили люди и благодарили за уборку берега… На улице люди просто в недоумении проходят мимо, никаких конфликтов не было, за исключением одного… Перед зданием музея Дурова я рисовал водой на тротуаре различных зверей. Вышли смотрители и сказали, что вызовут полицию, поскольку я могу тут разливать какую-то отраву. А я всего лишь представил, как звери Дурова или, скорее, их образы, могли бы появиться у двери этого дома…
— Вы знали, что рано или поздно будут эти планшеты, альбомы?

— Нет, ведь я это делал для себя, и важнее был процесс, нежели конечный результат. Но объем сделанного стал намного больше, чем я мог себе представить… Пришло понимание того, что из этих фотоснимков складывается образ города, и что мой личный опыт такого «знакомства» с Таганрогом будет интересен и другим соискателям.
Ю. Фесенко. «Скифский ковёр»

— Как появился объект с обложки буклета выставки, кстати, один из немногих, который остался, и его можно  увидеть. Если, конечно, там не поработали вандалы, что в городе зачастую случается с арт-объектами…

— Всему причиной эрозия берегового склона. Храм на склоне появился, когда мне представилось, что, продолжись эти обвалы и осыпания пластов глины, очередной обвал мог бы обнажить останки настоящего греческого храма. Что касается вандалов... Помните, в «Мелком бесе» Федора Сологуба есть такой персонаж Володин, он в гостях незаметно для хозяина обои пачкал ногами, становился к стенке и пачкал. От полноты переполнявших его неких чувств. Это подростковая болезнь любого растущего организма — утвердиться, разрушив что-то… Независимо, зачастую, от возраста.

Ю. Фесенко. «Портик»

— Вы упомянули, что в Таганроге год из года наблюдали всяческие утраты. У вас в свое время был целый проект — «Утраты». Ковер «СССР», в частности. Где моль выела контуры страны, а останки ковровой ткани грудой лежат внизу под стеной, на которой он висит.

— Это был перелом эпох. Ковер для меня тогда представился образом страны, а его частичные утраты — это дыра, которая возникла в нашей жизни после распада СССР. Это был призыв осознать то, что мы потеряли. Хорошее или плохое — так вопрос не ставился. Есть факт утраты. И её мы должны были осознать.
Ю. Фесенко. «СССР», проект «Утраты». 1999 г.

— Таганрог — культурный город? Культурная столица Юга — слышали такое? Может, на фоне постоянных утрат всем станет легче, если перестать все эти «заклинания» произносить про культурную столицу и культурный город?

— Мне видится здесь два аспекта: один — внешняя оболочка, это некое архитектурное наследие, а любая архитектура — это запись мыслей людей, которые её создали. Пусть эта купеческая архитектура некий слепок с чего-то большего, с масштабных дворцов столичных городов. Тем не менее, это пласт, который возник. Он построен по законам осмысленного существования, и тогда это, безусловно, культурный город. Другое дело, что мы сохранили, обитая в этих зданиях, и кто мы сами? Можно ли нас назвать культурными? Вот недавняя история с исторической керамической плиткой на уличном тротуаре в районе Банковской площади. Все эти годы, каждый раз проходя мимо и любуясь ей, обмозговывал варианты её консервации. И вдруг — ещё теплый асфальт, в который эту керамику закатали. Теперь это могильник с исторической ценностью. Понятно, что она там под асфальтом, что она не ушла...

— Одна из самых ваших известных работ, если ее рассматривать с точки зрения медийного или общественного резонанса, — совместная с другим таганрогским, ныне московским, художником Юрием Шабельниковым — «Мавзолей, ритуальная модель». Торт в виде тела вождя мирового пролетариата. Оглядываясь с  высоты 2021 года на этот проект середины девяностых, как вы его оцениваете, как к нему относитесь?

— Эта работа была своего рода прощанием с коммунизмом. Кто-то его до сих пор держит в сердце, кто-то с легкостью распрощался очень давно. Еще до его краха. Но этот проект не поза и не желание использовать его для каких-то своих целей. Для меня это был шаг, который надо было сделать, чтобы обозначить эту веху. Что это ушло и закончилось навсегда. И мы все тогда верили, что подобное не вернется никогда. Поэтому если говорить с сегодняшней точки зрения, то это был наивный взгляд.
Кстати, у меня там был архитектурный раздел — пространство, созданное из красных ковровых дорожек с намалёванными видами Красной площади (дорожки власти, тогда они так назывались). Такие дорожки и сейчас очень популярны…

— Вернемся к проекту «Личный город». Какую главную идею он несет?

— Проект — моя личная инициатива, личное понимание города, и я делюсь этим понимание с другими, надеясь на то, что у каждого из нас, рано или поздно, должен возникнуть личный город, который выстаивается из своих личных деталей-кирпичиков. Иначе человек, плюющий в то место, где он родился и вырос, уничтожает самого себя. Это необходимо с точки зрения хотя бы самосохранения человека.

— А можно ли помочь местному жителю, таганрожцу, найти свой личный город? Или это произойдет или не произойдет само собой?

— Я думаю, что, прежде всего, такая потребность должна возникнуть у самого человека, может, даже в виде несформированных посылов. Мне хочется верить, хоть и с большой натяжкой, что мой пример кому-то будет интересен, что кто-то остановится и подумает о месте, в котором он живёт.
Справка: Юрий Фесенко родился 25 сентября 1955 года в Таганроге в семье инженера местного авиационного завода. Посещал изостудию Дома пионеров. Учился в Таганрогской детской художественной школе. Ученик Леонида Стуканова. В 1972 году окончил таганрогскую среднюю школу № 2 им. А. П. Чехова. В 1977 году окончил Харьковский художественный институт. С 1977 по 1982 годы преподавал в Ростовском художественном училище им. М. Б. Грекова. В 1982 году переехал в Москву. С 1992 года неоднократно выступал с персональными проектами и принимал участие в групповых выставках на различных московских площадках. В 1998 году в галерее «Дар» совместно с Юрием Шабельниковым выступил соавтором весьма радикального проекта «Мавзолей: ритуальная модель». Проект вызвал в обществе огромный резонанс и породил споры, продолжающиеся и по сей день. Живёт и работает в Москве.